Истинное Я (Этюд в упрощенных* тонах)

Попытки поговорить об истинном Я (оно же самость, оно же трансцендентальное эго и т.п.) упираются в старое доброе «о чем невозможно говорить, о том следует молчать». Поэтому я буду говорить не столько об истинном Я, сколько о том, почему же, собственно, об этом невозможно говорить (такой вот мета-нарративчик).

Вот есть, например, я (о том, что судить других со своей колокольни – гиблое дело – я уже поняла, поэтому теперь говорю исключительно о себе). Да, я.

И вот я, например, хочу – и стараюсь – быть хорошим человеком. Иногда это получается, иногда не очень: то ли я сама лажаю и меня грызет совесть (с хорошими людьми такое периодически случается), то ли вдруг оказывается, что с чужой точки зрения мои попытки быть хорошей выглядят, ну, недостаточно убедительно.

И нисходит на меня печаль великая, и начинаю я думушку думать, и говорят мне вдруг тогда: а нахрена стараться быть хорошим человеком, если это не ты?

Хм, чешу я затылок. А действительно. Зачем.

Доверять себе, зэй сэй. Истинное Я, в котором единственная опора, зэй сэй (причем «зэй» тут, вот подстава, не только в меру просветленные друзья, но и в меру просветленные японские учителя Дзен – то есть, просто отмахнуться не получится).

И, загоревшись энтузиазмом, начинаю я искать истинное Я. И пытаться доверять ему – то есть, себе.

(И я даже иногда это истинное Я нахожу, и даже иногда ему доверяю – но об этом чуть дальше).

А пока я пытаюсь его искать и пытаюсь ему доверять, происходит следующая штука: когда подходишь к делу логико-дискурсивно, ну то есть как я вот сейчас, например, и пытаешься понять и проанализировать, где то самое Я, концы с концами вообще перестают сходиться.

Потому что тут же встает вопрос: а кому, собственно, доверять? То есть – какому «я»?

Вот, например, мое желание быть хорошим человеком. Кем я хочу быть? Мое представление о хорошем человеке сложено под влиянием воспитания, философии, литературы, сериалов и тэдэ. То есть, вроде как можно сказать с уверенностью, что этот хороший человек, которым я хочу быть – это не истинное Я, а нечто привнесенное, заимствованное, чужая идея, и, пытаясь ее воплотить, я от своего Я отдаляюсь. Пока все логично.

Но кто поручится, что мое желание быть хорошим человеком – это не есть мое истинное Я, которому я как раз следую; и таким образом плевать, что я тянусь к чужой идее хорошего человека, эта идея может быть какая угодно, если желание ее воплотить – мое.

(А с другой стороны: точно мое? В какой мере мое? Опять же, откуда я могу знать? Ну, это если опустить то, что вообще говорить о чем-то как «своем» – это профанный уровень – нам можно, мы пока на нем).

Хорошо, допустим, я решаю, что «хороший человек» – это не я, и мы с ним расстаемся. Им я быть больше не пытаюсь. Что дальше?

Путешествие к центру Я продолжается, и под почвенным слоем «хорошего человека» находятся инстинкты, порывы, непосредственные реакции – то есть, на первый взгляд, более настоящая «я». И там обнаруживается говно. (Ну, ладно, я себе льщу, на самом деле там обнаружится просто унылое болотце с редкими какашками – но используем «говно» как средство художественной выразительности). И это говно, конечно же, начинает всплывать, как только я перестаю репрессировать его «хорошим человеком». И оно на самом деле не нужно ни мне, ни окружающим. Окружающим – ясен пень, почему, а мне – ну потому что на самом деле вот это вот говно – оно не намного более Я, чем «хороший человек». Мое говно по большей части – это недостатки темперамента, воспитания и самовоспитания; ни у одного человека истинным Я не будет говно, просто у некоторых слои оного слишком обширны – настолько, что до Я докопаться не получается. Я не вижу смысла проявлять говно только потому, что оно (и то не факт) лежит чуть ближе к моему истинному Я, чем идея хорошего человека. 

А дальше начинается самый забавный виток парадокса. Потому что в каком-то смысле я знаю, какое мое истинное Я. Но – внимание, фокус начинается: я на самом деле не «знаю», какое оно – я могу им быть (или нет – обычно нет). Изредка, в соответствующих обстоятельствах: иногда во время особо удачных медитаций и после хорошего занятия йогой, иногда – когда прочитаю/посмотрю что-то особенно впечатляющее и мозгопрочищающее, иногда – просто когда звезды складываются в мою пользу. Я могу быть своим истинным Я (или, поскольку я всегда есть Я, правильнее будет сказать, я могу не быть ничем другим, внешним) – на практике. 

Но я не могу в теории знать, какое оно, это Я, и стремиться к нему без того, чтобы это стало фальшивкой, симулякром. 

Дао, выраженное словами, не есть истинное Дао, ага. Истинное Я, которое я пытаюсь втиснуть в логико-дискурсивные рамки, тут же становится либо идеей «хорошего человека» (я просто меняю тот набор положительных качеств, которыми я хочу обладать), либо отрицанием «хорошего человека». Это все слова, слова.

Это, в общем, действительно как в медитации: можно добиться состояния внутреннего безмолвия, бытия своим истинным Я, но, как только думаешь «о, я ни о чем не думаю», пытаешься понять, какое оно, что оно – это значит, что ты уже выпал, ты уже не в нем.

И когда превращаешь истинное Я в морковку перед своим носом, то эта морковка уже также не есть истиной. Ну вот что, от того, что я знаю, что мое истинное Я мудрое и спокойное – я становлюсь мудрее и спокойнее? Нет, просто начинаю очень глупо звучать со стороны. А когда я говорю себе: ты должна стать мудрой и спокойной – чем это «мудрая и спокойная», которая на самом деле Я, отличается от «мудрого и спокойного» в исполнении какого-нибудь Алешеньки Карамазова, которому я, допустим, пытаюсь подражать? Ни на слух, ни на слово, ни на мысль даже – ничем.

И в этом проблема практики (представляем на пальцах): когда я говорю себе: «иди помедитируй, чтоб побыть своим истинным Я», то заставить себя пойти и помедитировать бывает сложно просто потому, что я думаю: вот этой медитацией не работаю ли я опять на видимость того, кем я хочу быть? На такую вот просветленную философшу, которой море по колено,  которая все понимает и любит мир – короче, опять на некую постороннюю мне идею? Но, не делая этого, не работаю ли я на другую – просто противоположную этой – идею, которая опять же не есть Я?

Совет «доверять себе» на логико-дискурсивном уровне херовый просто потому, что я не знаю, какой же себе доверять.

Самые поверхностные привнесения можно отделить, конечно. Но сам факт моей привязанности к этим привнесениям, идентификации с ними, можно равным образом представить и как другое привнесение, и как проявление истинного Я. Логикой невозможно до конца разобраться, где «я», а где «привнесение», критериев нет, и не только рассудок, но и интуитивные порывы подвергаются тому же сомнению: какие из них мои по-настоящему – если, что часто бывает, инстинкты подсказывают разное?

Если пытаться думать об этом, в общем, выходит херня на постном масле. 

Если пытаться это делать, конечно, в совете «доверяй себе» – вся мудрость и просветленность Дзен.

Но «делать» – это уже (духовная) практика, это пребывание внутри парадокса, в котором ты одновременно знаешь и не знаешь свое «Я», это, по сути, медитация на «Я», результатом которой должно быть не то, чтобы я могла сказать, «я такая, такая и такая, и буду я теперь такой», а чтобы в каждый конкретный момент я думала и действовала, как Я, а не как симулякр/персона.

Должна сказать, впрочем, что, хотя описание своего «Я» пост-фактум, когда я уже выхожу из состояния бытия им, помогает слабо, по-настоящему помогает память о «Я» – это вот как раз может стать частью медитации и поиска. То есть, единственное, что можно знать о «Я» – и что нужно о нем знать – это то, что оно есть (когда сомневаешься в этом, практика становится несоизмеримо сложнее).

И хотелось бы подытожить это каким-то оптимистичным положением типа «ну, это можно тренировать», «этого можно достичь», «все впереди» – но, ясен пень, это только не-я и способно сказать: Я нечего тренировать, у него ничего не впереди – оно просто есть, уже, в любой момент, где-то в тихом уголке того бардака, что мы считаем собственной личностью.

* В упрощенных – потому что вторая по сложности версия требует изложения философски-религиозных бэкграундов, которые заняли бы слишком много места и которые я надеюсь плавно транспортировать в свою повесть/роман/что у меня там, а третья по сложности версия сводится либо к какому-нибудь удару по башке в стиле дзенских коанов, либо вот к Витгенштейну. 

самопознание и кучки дерьма

Один из самых интересных уровней в игре под названием «самопознание» случается, когда человек обнаруживает свой личный первородный грех, радикальное зло, скелет в шкафу, кучу пахучего дерьма посреди чистенького дома души.

Это только так кажется, что нормальное (читай: в меру самокритичное и недовольное собой) существо склонно в первую очередь обращать внимание на свои недостатки и недооценивать достоинства. Обращает, конечно, но все же большая часть этих недостатков – поверхностные, как «я ленивая» или «я не умею общаться с людьми» или «я легко раздражаюсь». Это такие попсовые недостатки из общепринятого набора, мне номер один, три и пятнадцать, пожалуйста, бумажки с надписями в шляпе, из которой каждый черпает горстями. В них легко признаваться если не окружающим, то себе, и они часто ложатся в основу взаимодействия с внешним миром. Собственная лень, например, действительно иногда способна причинять серьезные страдания, но чаще ее гордо несут перед собой, как знамя, собирая под него товарищей по несчастью, с которыми можно обмениваться опытом безуспешной борьбы с собой; в каком-то смысле общие или схожие недостатки – едва ли не основа человеческого взаимопонимания, залог способности к сопереживанию.

Но это все наносное, а вот когда дело доходит до важного, до «глубины души», тут, пожалуй, (почти) каждый верит, что он хорош, что он обладает – хотя бы в потенциале – множеством достоинств, которым, быть может, просто не дают развиться не менее многочисленные недостатки. В этой игре зло, как повелось, есть всего лишь недостаток добра. Лень – недостаток воли (но она у меня есть и я могу упорно трудиться), раздражительность – нехватка сдержанности (но я могу быть мягче и спокойнее).

Куда сложнее обнаружить в себе зло подлинное, субстанциальное, если угодно, которое не является нехваткой чего-то – а просто есть само по себе. Лежит себе спокойненько где-то в фундаменте личности вместе со всеми этими реальными, потенциальными и выдуманными достоинствами и дополняющими их недостатками, воняет, но в глаза обычно не бросается.

Мое радикальное зло (впрочем, подозреваю, всего лишь одно из радикальных зол) выразил всем известный мужик сотню лет назад: пока свет с упорством, достойным лучшего применения, решает провалиться, я продолжаю пить свой чай, да в количествах, которым любой британец позавидует.

Так что вот она, достоевщина в ее наиполнейшем раскрытии. Находишь в себе кучку дерьма, которую и выбросить-то толком нельзя – и остается только тыкать в нее временами палочкой, морщиться брезгливо и отодвигать потихоньку в подполье (втайне надеясь, что ее там сожрут мыши – и что не придется в этом подполье проводить слишком много времени).